Черная смерть. Морпех против Батыя  - Сергей Нуртазин

Ясно? Потом пеняй на себя!

Боярин захрипел, Белозеров убрал локоть с его горла, холодным взглядом, не предвещающим ничего хорошего, взглянул ему в глаза. Что такое отбивная котлета, Гордей Ермолаевич не знал, но смысл сказанного до него дошел. Понял он и то, что произнесенные Аркадием слова – не пустые угрозы. Испытывать заново унижение и побои он не желал, а потому поспешил заверить путешественников во времени:

– Да вы что! Да я, да никогда! Христом Богом клянусь! Крест целовать стану! Никогда вам зла делать не буду! Слово боярское даю!

Белозеров отошел от боярина.

– Ладно. Будет тебе распинаться, а то я сейчас расплачусь.

Соколиков подтолкнул к Гордею одноглазого Долмата.

– Забирай своего несостоявшегося киллера и не вздумай применять к нему санкций. Мы обещали ему безопасность. Ясно?

Боярин поспешил согласиться. После ухода Аркадия и Кирилла строго посмотрел на Долмата:

– Эх ты, растяпа, не мог с пришлыми совладать.

Долмат почесал ухо, ухмыльнулся, вперил в боярина единственный глаз:

– А ты бы боярин сам попробовал. Я смотрю, у тебя тоже не больно получается.

Гордей замахнулся на разбойника кулаком, но памятуя о словах, сказанных незваными гостями, бить передумал.

– Ты язык не распускай, а то велю тебе его подрезать, а самого жизни лишить и в глухом лесу закопать. Тогда и защитнички твои не узнают.

– Они, может, и не узнают, зато други мои узнают, и, кто ведает, глядь, и дойдет молва о том до твоих обидчиков.

Боярин едва подавил в себе гнев, дружелюбно ответил:

– Ладно. Решим все миром. Отыщи в городе своих сотоварищей-татей, которые с тобой были. Я дам вам лошадей, съестного в дорогу. И чтобы я вас больше в Смоленском княжестве не видел и о вас не слышал. Мне видоки дел моих не нужны. И держите языки за зубами или лишитесь их вместе с жизнью!

Долмат сдвинул старую овчинную шапчонку на затылок:

– Может, для того, чтобы нам легче было язык за зубами держать, ты, боярин, нас деньгой одаришь?

Гордей сдвинул брови, в бешенстве прокричал:

– Да я тебя, собака паршивая, сейчас тумаками награжу! Пошел вон из моего дома! И чтоб к полудню своих подручных отыскал и из города выехал!

Долмат, убоявшись гнева боярина, поспешил удалиться. К тому времени Кирилл и Аркадий были уже далеко от дома боярина. Соколиков, бросив на Белозерова лукавый взгляд, произнес:

– Ну, ты, Аркаша, мастер допросы чинить. Прямо Малюта Скуратов, не иначе.

– Я человек добрый и миролюбивый, но обстоятельства вынудили меня действовать жестко. Уж очень я не люблю, когда покушаются на мою жизнь. И пусть я действовал несколько грубо, зато мы решили проблему.

– Очень на это надеюсь.

– Думаю, что после нашего визита Гордей успокоится.

Гордей Тетеря не успокоился, уже вечером этого же дня боярин докладывал Всеволоду, что чужаки заговоренные, как и их оружие. А потому овладеть им нельзя. При этом он убеждал князя отослать их из города, но Мстиславович был непреклонен:

– Покуда татары бесчинствуют в моем княжестве, такие воины мне нужны, а не станет татар, тогда и отошлем чужаков подальше.

Пока же татары были рядом, и даже ближе, чем думал князь Всеволод Мстиславович.

* * *

Шона, знаменитый силач-батыр, знатный нойон и темник, состоящий в дальнем родстве с самими чингизидами, сидел за столом в маленькой тесной избе, которая стояла в стороне от деревни неподалеку от часовни. Его юрта, которую он велел ставить на окраине деревни, еще не была собрана, поскольку ее в суматохе забыли в стане хана Батыя и вскоре должны были доставить, а потому, прячась от холодного моросящего дождя с мокрым снегом, приходилось сидеть в жилище урусутов. Здесь было тесно, пахло незнакомым, чужим, и это еще больше раздражало его. Любимец хана Бату, сына славного Джучи и внука великого Чингизхана, прозванного именем Саин-хан, которое означало добрый и благородный, по приказу которого он ломал спины неугодных ему людей, теперь сам мог попасть в немилость. Он-то знал, что доброта хана обманчива. Причиной опалы могло стать его позорное поражение в борьбе со стольником смоленского князя. И это видели все, в том числе его единственный восемнадцатилетний сын Хулан, который брал с него пример! Этот урусут по имени Меркурий чуть его не задушил, а теперь завел тумен вместе с осадными орудиями на болота. А ведь это он, темник Шона, надоумил Бату-хана убить посланников князя и неожиданно напасть на Смоленск. Хан благосклонно относился к нему, ведь Шона был батыром-силачом, а имя Бату означало сильный, Саин-хан любил верных и сильных людей. Теперь же хорошее отношение к нему хана могло иссякнуть. Что будет, если не знающий жалости «добрый» хан узнает о том, в каком положении оказался он со своим туменом? Повелит разорвать лошадьми или сломать спину, прижимая пятки к голове, как это делал он сам с другими, а может, придумает иную, более страшную казнь. Теперь только взятие Смоленска могло спасти его жизнь и вернуть благосклонность хана, а для этого надо было найти дорогу на город. Шона сглотнул слюну, отпил из деревянной чашки айрага. Напиток из кислого кобыльего молока освежил горло. Шона отрыгнул, взбешенно посмотрел на нойона Тургэна, предводителя тысячи воинов, называемой в монгольском войске минганом.

– Найди мне дорогу на Смоленск и людей, которые нас туда проведут. Прикажи своим людям обыскать округу, не все же урусуты успели убежать в город. Если завтра я не буду знать, где дорога на Смоленск, то этот день станет последним в твоей жизни!

Полноватый, низкорослый Тургэн сжался под его взглядом, уж ему-то был известен крутой нрав батыра. И все же он, опустив глаза, осмелился сказать:

– Я прикажу воинам сделать это, но они боятся лесных духов.

Лицо Шоны побледнело от гнева:

– Что ты бормочешь! Какие еще духи!

– Лесные духи. Это из-за них мы не смогли исполнить твой приказ: убить всех посланников смоленского князя. Духи появляются неожиданно и одним взмахом рук разрушают мосты, насылают дым, убивают наших воинов, пуская железных пчел, пробивающих своими жалами любые доспехи. Наши же стрелы не причиняют им вреда. Это они утащили из жилища урусутского Бога старика, который должен был показать нам дорогу. Я сам слышал их голоса в лесу.

Шона ударил широкой тяжелой пятерней по столу:

– Прекрати разговоры о духах! Если дом урусутского Бога не может защитить от злых духов, значит, сожгите его! Монгольский воин должен бояться только гнева своего повелителя! И найдите мне дорогу на Смоленск!

Тургэн закивал, попятился, быстро выскочил в приоткрытые двери. Сквозь дверной проем Шона увидел воткнутое в землю знамя тумена, горячо произнес:

– О Сульде и Тенгри! Прошу вас о помощи! Пусть город будет в моих руках, и тогда я принесу обильные человеческие жертвы! Вы вдосталь напьетесь крови урусутов! Только пусть мне станет известна дорога к Смоленску!